Больше всего я люблю мороженое. И варенье.

 

Со школой у меня одна ассоциация: тяжелые физические нагрузки. Я плаванием тогда занимался. В Сухуми на сборах мы так уставали, что ходили после тренировок как роботы. Один раз к нам ночью девчонки пришли в простынях — пугать. Девчонки привидений изображают, а мы с моим товарищем Колей смогли только один глаз открыть, ругнуться и опять заснуть. Помню, все время голодный я был. Меня спрашивают: есть хочешь? А я даже не понимаю: как это так — не хотеть есть.

 

В детстве у меня часто так было: начинаешь засыпать и просыпаешься от того, что будто падаешь. Три-четыре секунды это длилось. Теперь, когда я на корабле, все время это ощущение. Будто это такой прыжок с парашютом, который длится сто, двести, триста дней.

 

В Штаты езжу, как трамвай по рельсам, по маршруту Москва-Хьюстон. Это по работе. А чтоб поехать заграницу просто так, посмотреть на что-то — такого еще ни разу в жизни не было.

 

Прихожу в НАСА — всех там знаю. Народ, который со мной туда в командировку приезжает, удивляется. Иду по собственной фирме — иногда вообще не узнают.

 

Если бы в моем детстве кто-то из моих родственников был космонавтом, я бы думал: ого! Моя дочь — она в школе учится — относится к этому как к само собой разумеющемуся.

 

Люблю в лес с друзьями на велосипеде поехать, покупаться. Друзья у меня — один программистом работает, другой в частной фирме снабженцем. Одноклассник один работает на таможне, другой — шофером. Прилетаю — отчитываюсь, и сразу к ним бегу.

 

Я человек неверующий в обычном смысле. В церковь не хожу, не молюсь.

 

Едешь иногда в метро, человек тебя узнает, скажет «здрасьте». Спросит, каково это: из одного иллюминатора видеть Аральское море, а из другого Черное? В принципе ожидаемые вопросы, но мне интересно рассказывать, потому что переживаешь все это снова.

 

Про перегрузки мне на одном медосмотре старшие товарищи объяснили. Ложишься, говорят, на плоскую поверхность, потом один человек встает тебе на грудь, другой встает тебе ногами на живот. Я попробовал. Потом, действительно, оказалось похоже.

 

Меня, наверное, меньше, чем кого-либо, раздражают автомобильные пробки в Москве, потому что моя работа приучила меня терпеть. Я автомобилист, на «Ниве» езжу.

 

В Китае все болеют космосом, потому что им болеет государство. Наше же государство обозначило такие приоритеты, что теперь дети хотят быть менеджерами и рекламщиками.

В 1991 и 1992 годах я проработал в космосе две смены, 300 дней. Была какая-то ошибка в программе. Улетел из одной страны, а вернулся в другую: внизу, пока мы летали, был путч, референдум, распад Союза. Меня тогда называли «последний гражданин СССР».

 

Я даже не помню, когда последний раз в кино был.

 

Мы падаем в Казахстане в тех местах, где жителей нету. Если при приземлении на чей-то огород упасть, то можно в этом огороде приличную яму вырыть.

 

Скучаю в космосе по домашней еде. Скучаю по лету, по такому хорошему солнышку, которое не печет. В этот раз не повезло: улетал после длинной зимы, только-только снег начал таять. Прилетел — опять темно, опять снег.